За последние годы ревдинскому зрителю удавалось увидеть на сцене танцора Олега Степанова всего несколько раз: в танцевальных спектаклях известной ревдинской танцовщицы и хореографа Ксении Каплун. Он приезжал в наш город чаще, когда танцевал в клубе спортивного танца «Элем» (Верхняя Пышма) и участвовал в творческом конкурсе «Стиль-УГМК». Кстати, там коллектив неизменно выигрывал. Сейчас Олег вместе с супругой Ксенией Степановой (Каплун) второй год преподает в ревдинской школе танцев для взрослых. О нем говорят, что, несмотря на кажущуюся мягкость и тактичность, с учениками он строг: если делать, то так, чтобы у тебя получалось. При этом Олег всегда внушает тем, кто приходит на занятия: танцевать легко, если к этому лежат душа и тело. Главное — начать.
— Олег, мы привыкли к тому, что в Ревде танец — это женское занятие. Ведущие хореографы — женщины, и блещут в основном дамы… Для тебя танец — это мужское или женское занятие?
— Танец нельзя разграничить по гендеру. Если человек внутри танцует, то неважно — мужчина он или женщина. Бывает, что люди поют в душе. А бывает, что человек постоянно двигается, что-то придумывает. Пусть это нельзя назвать танцем, но он постоянно в движении, для него это смысл жизни.
— Можно ли научить танцу? Ирландский танцор Майкл Флетли как-то признался, что большинство его молодых учеников ходят на занятия «из-под палки» в руках своих родителей…
— Научить можно любого человека, даже если он будет упираться и твердить, что у него ничего не получится. Танец был еще до слова, сначала люди начали танцевать, а потом — говорить. Танец естественен для человека. Хотя меня, например, никто из-под палки не заставлял, я сам пришел — в 12 лет.
— Это не поздно?
— Поздновато. Чтобы привить ребенку все навыки, привести в танцевальный его нужно в 4-5 лет. Конечно, с ними занимаются просто: учат, где правая, где левая ручка, как ими двигать… У ребенка развивается координация, и с возрастом он это делает уже автоматически. Когда ты приходишь в подростковом возрасте, нужно в короткие сроки догнать тех, кто занимался с 4-х лет. Далеко не у всех получается достичь высоких результатов.
— Почему тебе удалось?
— Я увлекающаяся натура. Сам везде ходил — лыжная секция, художественная школа, хор. Когда в ДК (Верхней Пышмы, — авт.) появились танцы, меня заклинило: хочу танцевать, и все! Приходилось нелегко, конечно. Я пришел в коллектив, который уже занимался. Поэтому первый год был «на задворках», повторял за танцорами. Потом меня стали ставить в номера. Когда очень хочешь и понимаешь, что это твое любимое занятие, то все получится.
— У тебя танцующая семья?
— Совсем нет, хотя мои родители — тоже творческие люди, всю жизнь поют. Мама рисует. Она — педагог в детском саду, папа — бригадир в сталепромышленной компании. Ну, вовсе не танцоры.
— Тебе 27, ты танцуешь 15 лет. Это много или мало?
— Это достаточно. Не могу сказать, что это мало, но при этом не хочу сказать, что это много. Я знаю, куда хочу расти. Хочу танцевать как можно дольше. Тем более что тем видом танца, в котором я сейчас работаю и с которым хочу связать свое будущее, я начал заниматься совсем недавно. Это современный и джазовый танец. А до этого я больше 10 лет занимался бальными танцами.
— Это совершенно разные виды танца?
— Бальный танец — это то, что мы видим на конкурсах. Красиво одетые люди, в загаре и камнях. А современный танец — это театр. Это свободная пластика. Я ушел из бального танца, потому что стал чувствовать себя зажатым в рамки. В бальных танцах — всего 10 танцев, одни и те же конкурсы. Меня немного достало. Когда я открыл для себя современный танец, то понял, что это многогранный мир, который подходит моему внутреннему «я», в нем можно бесконечно развиваться.
— Для меня понятие «современный танец» как-то расплывчато. Это все то, что модно? Или напротив — не мейнстрим? Что считать современным танцем?
— На самом деле, для многих расплывчато. Танец-модерн родился в начале 20 века в Америке как противопоставление классическому танцу, где все очень строго, танцуют только ноги, а корпус статичен. Придумывали движения-пародии на классику. Это было немножко авангардно. Сейчас современный танец — это сплав брейк-данса, гимнастики, джазового, бального и классического танца. Это культура, которая постоянно трансформируется.
— Но есть ли в современном танце свои каноны? Или же это хаотично-разивающаяся система?
— Есть направления — модерн, релиз. Это разные техники, которым можно учить людей. Но нельзя сказать, что если я занимаюсь только релизом, то больше мне ничего не подвластно.
— Все-таки, специализации есть. Что выбрал ты?
— Релиз. Это английское слово, которое переводится как «выпускать». Движения, главный принцип которых — экономия энергии. Движения должны быть легкими, не гнобящими тело. Но при этом обязательно должны быть формы: нельзя просто выбросить руку в никуда, она должна обязательно закончить свое движение. Это работа на полу, много различных перекатов, смены уровней.
— К этому приходят постепенно? Или ребенок после двух-трех лет в танцевальном уже готов к современному танцу?
— Лучше не рисковать. Детям не объяснишь, что здесь нужно расслабиться, здесь сделать волну. Детям нужно объяснять конкретно. У нас есть советская система детского обучения, и она действительно хорошая. Когда они наберутся опыта и станут понимать, что к чему, их можно крутить и постепенно вводить в современный танец.
— В Ревде Ксения Каплун — единственная, кто пытается привнести на сцену современный танец. После первых ее концертов мнения публики были полярные. Нравится не всем…
— Когда это только начиналось в Америке, там было то же самое. Люди, которые привыкли к стандартам, к классическому балету, к народным танцам, увидев что-то «из ряда вон выходящее», теряются. В стандартных танцах все конкретно: в народном — веселуха, кадриль. В классическом — любовь, которую показывают жестами. Все очень понятно. А современный танец не пересказывает историю, он только наталкивает зрителя на ассоциации из собственного опыта. Когда я прочитаю книгу или посмотрю фильм, у меня остается определенное настроение. Основываясь на нем, я буду создавать танец. Это не значит, что Маша пошла туда, Петя взял то, они встретились, и у них случилась любовь. Так быть не должно. Когда я сочиняю спектакль или номер, у меня есть идея, которую я в него вкладываю. И зритель не обязательно должен ее понять. Главное — чтобы зритель начал думать, ассоциировать.
— Обязательно ли понимать то, что ты видишь и размышлять над этим?
— Все зависит от задачи постановщика. Можно создать танец, который будет, как картина: тебе нравится свет, музыка, красивые линии. Ты смотришь и получаешь от этого кайф. А бывает, что мысли приходят сами — допустим, если на сцене приходят действия между людьми.
— Обязательно ли быть профессионалом, чтобы смотреть современные танцы?
— Нет! Ставить мудреные постановки, на которые должен идти только «подготовленный» зритель, — это полная фигня! Есть такие идейные постановки, которые просто неинтересно смотреть.
— Ты что-то ставил сам?
— Два года назад я делал спектакль в Екатеринбурге. На малой сцене ТЮЗа мы показывали постановку «Комната С». Идея связана со мной и моей семьей. Она о человеке, который ищет себя в этом мире.
— Понятно, как пишут пьесу для театра: реплики, ремарки. А как пишут основу для танцевального спектакля? И пишут ли ее вообще, или она остается в голове постановщика?
— Идея облекается в структуру сначала в твоей голове. Затем ты подбираешь под нее движения, свет, костюмы и все прочее. Для меня первична музыка. Это первое, что я ищу, загоревшись какой-то идеей. Затем могу сделать выкладку на бумаге, или в программке для зрителя обозначить, какие-то моменты… Но это совсем не обязательно.
— Что-то еще ты ставил?
— После этого спектакля только небольшие вещи. Сейчас я больше танцую — почти два года в екатеринбургском театре «Провинциальные танцы» Татьяны Багановой. Для меня занятия танцем сегодня главнее режиссуры. «Провинциальные танцы» — театр с историей, не раз выигрывал высшую российскую театральную награду, «Золотую маску». Много гастролирует и почти не выступает в родном городе.
— Ты сам туда пришел?
— Да. Хотя начиналось у меня все с Санкт-Петербурга. После 11 лет в клубе спортивного танца «Элем» (Верхняя Пышма, — авт.) я на два года попал в питерскую профессиональную танцевальную компанию. Затем приехал домой, и узнал о «Провинциальных танцах». Раздумывал недолго. Еще в Екатеринбурге есть «2046 dance company» — компания молодых хореографов, выпускников школ и университетов. Вместе с ними я сделал свой спектакль «Комната С». Но пока работа в «Провинциальных танцах» занимает все мое время.
— Это действительно работа? С записью в трудовой?
— Да, это работа, за которую платят деньги. В трудовой у меня написано «артист балета». Кстати, в моей трудовой очень много записей — там можно увидеть, например, такое: «менеджер по качеству». Я окончил УПИ, целый год работал по специальности. Но быстро понял, что это не мое. Параллельно, кстати, учился современному танцу у директора Екатеринбургского центра современного искусства Льва Шульмана.
— Это единственная школа? А все остальное постигал своими силами?
— Ну, да. Редкие мастер-классы за свой счет. Денег уходит много, но не так, как с бальными танцами. Здесь я знаю, за что плачу.
— Ты недавно вернулся из США. Там тоже был мастер-класс?
— Нет, вот там как раз была работа. Хореограф «Провинциальных танцев» Татьяна Баганова периодически бывает в США на «American dance festival», главном танцевальном фестивале страны. Там она ставит с американскими студентами свои небольшие спектакли. В этот раз она взяла меня с собой в качестве ассистента. Мы ставили спектакль по книге японского писателя Кобо Абэ «Женщина в песках». У нас на сцене было много песка, он сыпался… Было красиво.
— Ничего себе! В Америке проще с финансированием, чтобы тратить деньги на такой антураж?
— Там вообще все намного проще. И с танцами, и с культурой. Современный танец там востребован, его понимают и ценят. У нас же современному танцу всего третий десяток, и развитие идет со скрипом. Очень неохотно наше правительство поддерживает это направление культуры. Театры выживают сами, а ведь это сложно — делать продукт, рассчитанный не на массового зрителя. Помощь власти нужна всегда.
— По-моему, это не только с танцами происходит, вообще с нашей культурой. У чиновников всегда находятся более важные статьи расходов…
— Но в Москве и Санкт-Петербурге опера и балет живут очень круто. Там большие деньги и делать можно все, что угодно. А в провинции все сложно.
— Давай вернемся к Америке. Те студенты, с которыми ты работал, сильно отличаются от твоих российских учеников?
— Не хочу никого обидеть, но эти танцовщики готовы на любые сложности и вещи, к которым они непривычны. Они ничего не боятся. Но они, конечно, очень молоды. Те, с кем мы работаем в России, обременены опытом — им за 25… Они уже успокоились. А американские студенты просто безбашенные!
— Разве 25 лет для танцора — это зрелость?
— Можно так сказать. Танцоры уходят с профессиональной сцены после 30. В 35-37 лет ты считаешься уже пенсионером: приходят 17-летние, у них более гибкие тела и они легче впитывают все новое. Хотя… например, в Голландии есть танцевальный театр «NDT», в одном из составов которого танцуют люди старше 60 лет. Конечно, они не делают супер-техничные вещи. Но если человек занимался танцами, он без этого уже не сможет. Я знаю много таких людей. Танец — наркотик, он затягивает. Ты можешь уйти с профессиональной сцены, но собрать свою компанию и создавать необычные вещи.
— А ты уже думал о том, чем будешь заниматься после «выхода на пенсию»?
— Думал о том, чтобы уехать из России и создать свою танцевальную компанию. После Америки у меня даже случилась небольшая депрессия. Там все сделано для людей, во всем: в быте, жилье, транспорте, общении людей между собой. Хочется жить в комфорте. Не только дома — это я могу сделать сам — но и в городе, в стране. Я хочу прийти в магазин, и не услышать хамства с порога.
— Можно ли зарабатывать танцем?
— Конечно! Для этого нужно быть хорошим менеджером. Я продавать не умею — я артист. Но любому театру современного танца нужен не только человек, способный продавать, но и тот, кто будет заниматься художественной частью. Впрочем, ставить я могу и до 70 лет. А пока я молод, могу шевелить руками и ногами, буду танцевать.
Беседовала Валентина Пермякова
[nggallery id=127]
