28-летний актер кино Анатолий Отраднов сегодня нечасто бывает в родной Ревде. Попадает домой, только когда прилетает по делам на Свердловскую киностудию. На этот раз, к примеру, проходил пробы на новый фильм: «Какой-то бандитский, про журналистов», поэтому смог повидать родителей. Признается: работа — это кайф. В его копилке уже около 50 фильмов. Один из последних проектов — фильм про украинских братков «Чужая», продюсером которого выступил генеральный директор Первого канала Константин Эрнст. О том, как снимают кино и как в него попадают, Анатолий Отраднов рассказал «Городским вестям».
— Анатолий, внешность у тебя, мягко говоря, боевая. Ну и роли под стать: братки, бандиты, наркодилеры и прочие криминальные элементы. Это судьба, которую не изменить?
— Да, к сожалению. Или к счастью. Хотя у меня есть положительные роли. Режиссер Володя Тумаев смог во мне разглядеть персонажа Никиту (комедийный сериал «Танки грязи не боятся», — авт.). Очень смешной, обаятельный, милый мальчишка 18-ти лет. Тумаев тогда про меня сказал: «Да какой он бандит! Неправда!» Ну, конечно, надо мной издевались, как хотели. Герой — парень из Сибири, воспитанный дедом в глухой тайге. Не матерится, не пьет, не курит, без вредных привычек, неразговорчив, с девушками не встречался. А я с моей внешностью…. Ну, никак не тянул. Так мне и брови выщипывали, и в рыжий цвет красили. Правда, такая роль только одна. А остальные — одни бандиты.
— Это расстраивает?
— Нет. Мне даже все завидуют. Сейчас снимают в основном продюсерское кино, и деньги выделяют только на такую тему.
— А как же все разговоры о подъеме государственности, о воспитании патриотизма при помощи фильмов?
— Это все есть. Но куда без бандитов? В фильме есть герой — милиционер, например, — такой правильный, хороший, бьется за Родину. А ему всю дорогу мешают вот такие, как я. Отсюда и все мои фильмы: какой-нибудь «Мент в законе 2» — я там, какие-то «Братаны» — я там, еще что-нибудь подобное — я там.
— И все-таки, что приятнее: добрый и правильный герой или же суровый и жестокий?
— Когда играл добряка-Никиту, очень долго боролся с собой. Мне было интересно: такая роль на сопротивление. У меня было два проекта параллельно: «Чужая» и «Танки грязи не боятся». Я летал из Солнечногорска (Подмосковье), где снимались «Танки», в Крым, где работали над «Чужой». Трудно было перестроиться из бандита в солдата. Времени в самолете мне не хватало. В «Чужой» я — Гиря, такой дуболом, бык. Я приезжаю в Крым, мне надо срочно включиться в роль — мы там все разговариваем на «мурочке»: по фене, на блатном жаргоне. Там за три дня только привык — и опять перестраиваться в этого тормознутого Никиту, который «эта, а я че?». Вот это было хоть и сложно, но интересно, потому что непривычно для меня.
— В 2004 году ты окончил Екатеринбургский театральный институт. С первого раза поступил?
— Да, причем меня взяли к себе все мастера, которые набирали курсы в тот год. Так что у меня был выбор. Но мне очень повезло с Сан Санычем Блиновым (Александр Блинов, доцент кафедры мастерства актера ЕГТИ, — авт.). Не представляю, что бы было, учись я у какого-то другого мастера.
— Он тебя научил всему, что ты умеешь сейчас, или же дал только азы?
— Конечно, я набирал опыт со временем, с каждой работой. В институте можно учиться хоть 10 лет, но без практики никакого профессионализма у тебя не будет. Когда я приехал работать в Нижегородский театр «Комедия», понял: учеба — одно, а работа — другое. Конечно, я играл в Екатеринбургском ТЮЗе, опыт вроде бы был. Но в каждом театре свои требования. И уж совсем не одно и то же играть перед зрителем в театре и перед «глазом» (объективом видеокамеры) в студии. Многие киношные режиссеры боятся брать в проекты театральных актеров. Их пугает театральная привычка к весомым «мхатовским» паузам, длительным раскачкам перед работой. В кино все моментально: «Камера, мотор, поехали!» — и ты должен тут же вспыхнуть и начать работать.
— Кино не расхолаживает? Ведь в театре актер действительно работает: учит роль, вживается в нее, три часа на одном дыхании работает перед зрителем, отдавая всего себя… А в кино, если не получилось, можно переснять дубль…
— Согласен, театр — это тренинг, а актер — пластилин, его нужно держать в разогретом состоянии. Если ты хотя бы месяц не снимаешься, перед камерой появляется волнение. Если бы я так часто не снимался, то работал бы в театре. Меня давно зовет к себе Белякович, мы с ним еще в Нижнем Новгороде работали (художественный руководитель московского «Театра на юго-западе», — авт.). Но если я соглашусь, у меня сразу полетят 50 процентов съемок.
— Почему жалко этих 50-ти процентов? Деньги, опыт, слава?
— В первую очередь, деньги: жить в Москве как-то очень недешево, а хочется всего. А потом, вдруг, когда я буду работать в театре, мне предложат проект, о котором я мечтаю? А у меня не получится отпроситься на съемки.
— А о чем ты мечтаешь?
— Очень хочу сняться в фильме про Великую Отечественную войну. Сыграть героя, который в финале спасет детей, закроет кого-нибудь грудью. Пока не предлагали. Кино о войне было, но я там — обычно чеченец, который «рэжэт русскых рэбят».
— От кого ты унаследовал такую колоритную внешность?
— Я похож на папу, он у меня военный. Мы всю жизнь мотались по городам. Сейчас он занимается охранной деятельностью. Мама работает продавцом. Родители — люди, далекие от кино и сцены.
— Помню, как много говорили про фильм «Первые на Луне» Свердловской киностудии. Это был твой первый опыт?
— Нет, моим первым фильмом были «Игры мотыльков», в этом фильме еще снялся Алексей Чадов. Я на первом курсе учился. Мне достался небольшой эпизод: какого-то милиционера. Я дико переживал — меня выбрали одного из всего вуза! Я так рвался в кино, готов был сам им доплатить, только бы меня сняли в этом фильме. Мы поехали в какой-то город здесь, неподалеку. Мне вечером дали текст и попросили быть в своей обуви. И я полночи чистил свои туфли, чтобы они блестели. Пришел на площадку. Режиссер увидел меня и говорит: «Стоп. Ты хоть одного мента в такой блестящей обуви видел?» И костюмеры грязью, пылью быстро зафактурили мне туфли. Сейчас я не соглашаюсь сниматься в своем — все вещи убиваются в хлам.
— Наверное, из-за того, что часто приходится драться?
— Да, постоянно! Я долго занимался кикбоксингом и акробатикой, в драках снимаюсь сам. На площадке есть каскадеры, которые разводят (в театре и кино: первоначальная постановка мизансцен, трюков и пр., — авт.). Им со мной обычно легко. Большинство трюков делаю сам. Хотя, например, ни разу сам не горел. Может, это потому, что у меня никогда не было персонажа, которого бы поджигали.
— Травмы нередки?
— Да, страдает все — и руки, и ноги, и копчик, и голова… Но это неизбежно. Например, Влад Галкин, земля ему пухом, был настоящий контактер. Сколько бы мы ни репетировали, но — «камера, мотор!», и он дает мне по почкам… А как иначе? Стоит сделать неверное движение, и уже получаешь. А остановиться до команды режиссера ты не можешь.
— А если очень плохо?
— Все равно. Однажды по сценарию меня должен был «ломать» ОМОН. Я прошел по дорожке, убрал все камни, стекла — чтобы не пораниться. Началась съемка, меня роняют лицом в землю. Чувствую: будто лег лицом в крапиву. Я отыгрываю, поднимаю голову: а у меня лицо в красных муравьях! А у меня руки застегнуты, я не могу ничего сделать! Режиссер кричит в рацию: «Внимание, группа, у кого ключи от наручников?» Пока нашли, пока открыли… Меня эти муравьи чуть не съели.
— Коль скоро мы заговорили о звездах кино, расскажи, с кем приходилось работать на площадке.
— Да со всеми! Например, Леха Серебряков — он потрясающий актер и партнер. Всех не перечислишь. Я со многими дружу.
— Сейчас ты тоже звезда. А первое время не было трепета перед знаменитостями? Все-таки они — маститые артисты…
— Нет, сразу отношения как-то сложились. Они такие же актеры, как и я. Мама тоже спрашивает: вы же общаетесь, почему ты с ними не фотографируешься? Я отвечаю ей: пусть они со мной фотографируются. Да, у нас есть снимки с дружеских застолий. Но фотографироваться с актерами, как с обезьянкой, я не хочу.
— А ты сам когда-нибудь выступал в роли «обезьянки»?
— В Москве — нет, там к известным людям на улице как-то привыкли. А вот в Питере — да. Наверное, там люди другие. Одна женщина после премьеры «Чужой» (Анатолий сыграл в этом фильме одного и четырех бандитов, — авт.) чуть меня не убила. Увидела на улице, долго присматривалась, потом подошла и накинулась: «Да как тебя земля носит! Тебя и твоих дружков надо поубивать!» Я пытался ей что-то объяснить, но потом просто от нее ушел.
— «Чужая» — это главный фильм в твоей карьере?
— Наверное, второй по значимости. Первым был сериал «Танки грязи не боятся». Сейчас я очень жду выхода продолжения сериала «Дикий» с Игорем Лифановым в главной роли. Когда выйдет — пока непонятно: съемки еще продолжаются. Я сыграл там главаря банды скинхедов. Мой герой руками молодых ребят обставляет свои дела. Как выясняется после, он — наркоторговец. Эта роль мне очень понравилась.
— Чем так понравилась столь одиозная личность?
— А здесь дело не столько в роли, сколько в окружении: большое значение имеет площадка, партнеры, режиссер, группа. Всегда приятно сниматься в хорошем кино, на котором не экономят. Бывает, приезжает на площадку продюсер. Просишь дубль, а он кричит: «Мы торопимся!» Зритель тоже может это заметить. Если тебе нравится кино — значит, его делали с удовольствием. Пусть сюжет будет навороченный, но, если в фильме снимаются актеры за 10 тысяч рублей, ты переключишь канал. А если перед тобой просто сидят и разговаривают, например, Гармаш и Машков, ты будешь смотреть с открытым ртом. Сколько в этом фильме всего! Сплошной второй план — он говорит одно, а в глазах у него другое. Это такое кино, которое нужно поставить на паузу и пойти перекурить это дело.
— Ты снимался в таких фильмах?
— Я думаю, да. Например, в фильме «Чужая».
— Как ты попал в этот проект?
— Пришел на пробы с друзьями. Кастинг-директор увидел меня и говорит: «О! Иди сюда!» Мне дали текст, я 15 минут готовился, вышел, прочитал и уехал. Ну и забыл об этих пробах. Через месяц мне звонят: «Анатолий, приглашаем на пробы». Приехал, попробовался на другого персонажа, затем еще на кого-то. В результате буквально за день до отлета на съемки мне дали роль Гири.
— Долго работали над этим фильмом?
— Два с половиной года. Это полный метр (художественный фильм, — авт.), серьезная работа и большие деньги. Это не сериал, когда в день — 18 сцен. Тебе дают кипу текста, и все. Ничего не придумать — просто некогда. Одна репетиция — сняли. Здесь все было иначе, вдумчиво очень. С режиссером Антоном Борматовым мне было приятно работать. Он знает, чего хочет от актеров.
— Когда ты увидел фильм впервые, какие у тебя были чувства?
— Чаще всего я бываю недоволен своей работой. Наверное, так и должно быть. Когда что-то не нравится во время съемок, выручает актерский дубль. Это право актера на пересъемку сцены. Даже если все всем нравится, группа аплодирует после завершения сцены, актер может попросить переснять. Режиссер никогда не откажет — это традиция. И только затем уже в монтажке голову ломает, оставлять первоначальный вариант или же тот, что снят по просьбе актера.
— Ты часто пользуешься этим шансом?
— Да, потому что каждый раз получается лучше, я могу что-то придумать. Например, мне в кадре нужно думать. Я сяду, посмотрю в левый угол, потом — приоткрою рот, посмотрю в пол, на партнера, наверх. Ну, вру! А зритель мне верит.
— И все-таки как попадают в кино?
— Я просто собрал сумку и поехал в Москву. Друг, актер Сергей Ярмолюк, в этот же день подарил мне пропуск на Мосфильм. Я ехал в маршрутке, услышал, как женщина разговаривает по телефону на нужную мне тему. Познакомился, попросил разрешения оставить ей свое фото. Через пару дней меня пригласили на пробы. Я попал к Сергею Гинзбургу в проект «И все-таки я люблю». Небольшая роль — я сыграл «быка»: «Кудряво дергаешься, кисуля! Слышишь, завела ты дядю! У меня в машине «Бейлис», кожаный салон, музло. Че-каво, продолжим вечер?» ну, что-то в таком духе. Отмашка режиссера: «Все, снято!». В следующий проект Гинзбург пригласил меня без посредников, сам позвонил: «Толян, поработаем?».
— Известные актеры могут выбирать из кучи предложений. Ты хватаешься за все или тоже «фильтруешь»?
— Да, я уже начал выбирать: отказываюсь, если не нравится роль или если денег мало предлагают. У меня есть агент, четвертый по счету за всю мою карьеру. Но до сих пор некоторые предложения обсуждаю без посредника: к примеру, если звонит ассистент режиссера, с которым я уже работал. Как Гинзбург, скажем.
— В общем, солидно. Не посещают ли тебя в моменты домашнего отдыха мысли вроде: «Ну, какой же я молодец!»
— Бывает… Тихонечко сам себя хвалю. Или говорю об этом любимой девушке, с которой живем в Москве (она — театральная актриса). Приятно, когда аплодирует площадка, когда хвалит режиссер. Но вот ты говоришь: «звезда». А какая я звезда? Звезд на земле вообще нет, они на небе. С кем я дружил прежде — с тем дружу. Это никогда не изменится.
— Помнишь, как дал первый автограф?
— Как актер кино — нет. В ТЮЗе после спектакля ко мне подходили дети, дарили игрушки, цветы, просили расписаться. Я смущался. А сейчас я не придаю этому значения.
— В ТЮЗе ты играл кота-акробата в «Бременских музыкантах». Роль ну совсем не бандитская, очень добрая. А ты добрый человек?
— Мне хочется верить, что да. Но… Я не знаю, почему я такой по-южному вспыльчивый, ведь и папа, и мама у меня русские. Бывает, срываюсь на площадке: если делаю трюк, а вокруг — десять советчиков. Один кричит: «ближе!», другой — «дальше!»… Я взрываюсь обычно и тоже кричу: «Слышь, иди, делай сам, раз такой умный!»
— В такие моменты ни разу не жалел о сделанном выборе?
— Я еще не наигрался в кино! Мне все эти войнушки, автоматы очень нравятся. Мне интересно сегодня быть этим, а завтра — другим. Но в последнее время я все чаще задумываюсь о том, а не стать ли мне в будущем режиссером. Иногда смотрю на партнеров и думаю: «Ну, тут же все элементарно!» Это не так трудно — найти сценарий, толкового продюсера и снять фильм. Но становиться по ту сторону объектива меня еще не тянет.
