Водитель фуры Ильшат Сунгатуллин, при столкновении с которой в октябре 2010 года погибли пятеро ревдинцев, может выйти на свободу уже в этом году. За все это время он не выплатил семьям погибших ни копейки
В октябре позапрошлого года назад в страшной аварии под Ревдой погибли пятеро молодых ребят. Еще один, 22-летний молодой здоровый парень Сергей Дьяков, стал инвалидом первой группы. Ребята на «девятке» возвращались из Екатеринбурга, и лоб в лоб столкнулись с большегрузом «MAN». Виновным в трагедии суд признал 48-летнего дальнобойщика из Татарстана Ильшата Сунгатуллина, находившегося за рулем фуры. Ему присудили 6 лет колонии-поселения и около 2 млн штрафа за всех шестерых. Сунгатуллин сидит. Но не платит. В пользу семей погибших ребят и инвалида Сережи остался только тот самый разбитый «MAN». Но и он, похоже, уйдет за копейки.
В октябре 2010 года 48-летняя Людмила Мясникова потеряла единственную дочь. Тома была самой красивой, умной, нежной и дорогой девочкой на свете. Она не оставила родителям внука или внучку, ничего, кроме вещей, фотографий, видеозаписей и не затягивающихся кровавых ран в их сердцах.
Они, эти шестеро, в тот злосчастный вечер возвращавшиеся домой из боулинга, были тесно связаны по-родственному и дружески: Тома Мясникова, Сережа Дьяков, Игорь Иванов и Таня Кибардина — родные по крови, Надя Куртеева — девушка Игоря, Рустам Малихов — давний и близкий друг. В тот вечер они возвращались домой веселые и счастливые в своей молодости, здоровье, дружбе. Они не знали, что через какой-нибудь час их семьи осиротеют — Рустам и Тома были единственными детьми своих родителей, а Таню и Игоря растила бабушка.
Сегодня история поворачивается так, словно никаких законов в нашей стране и вовсе нет. И наказание для убийцы — это только формальность, ведь при наличии тугого кошелька можно на раз-два решить свои проблемы.
Сунгатуллин — «больной»
Весной прошлого года суд постановил, что водитель фуры-убийцы Ильшат Сунгатуллин обязан выплатить семьям погибших и выжившему Сергею Дьякову около 2 млн рублей*.
— У нас после суда, буквально через три месяца, один парень — знакомый мужа — вышел из СИЗО, — вспоминает Людмила Мясникова. — Я ему: «Так и так, должен там такой сидеть». Он говорит: «Да, у нас даже камеры были рядом. Он там уверен, что отсидит два года и освободится условно-досрочно, а платить ничего не будет».
На суде зачитывалось все имущество водителя: четыре большегруза — кроме этого, разбитого, — и счета в банке. Но пока шел суд, все это перешло к его жене и третьим лицам. Когда пришла пора платить по счетам, кроме пострадавшего в аварии «MANа» и сберкнижки, на которой лежали 27 рублей, у него уже ничего не имелось.
Со слов Людмилы, судья по их делу Шестаков выносил постановление об аресте собственности, однако же, потом оказалось, что в Татарстан документы отправлены не были — остается только гадать, то ли по недосмотру, то ли вполне умышленно, — а после суда Шестаков рассчитался.
— Мы недавно разговаривали с зампредседателя суда Воробьевым, — говорит Мясникова. — Он сказал, что будет проведена проверка: почему постановление было вынесено, но не ушло дальше суда. А нам тут из колонии, где он (Сунгатуллин, — авт.) сидит, сообщают, что он вообще больной на голову и не может работать. Так как же он тогда, простите, 20 лет машину водил и даже работал дальнобойщиком?
Смешные деньги
Этот разбитый «MAN» — единственный на сегодня источник возмещения ущерба. Исполнительное производство в его отношении уже ведется, ему даже дана оценка. Правда, мизерная, по нынешним временам. Всего 19 тысяч рублей.
— Я пошла в прокуратуру, к Титову, он спрашивает: «Так это что, одно колесо, что ли?» — говорит Людмила Мясникова. — Все смеются над такой оценкой!
Машину оценивал независимый эксперт Андрей Вольхин. Людмила Мясникова рассказывает, как побывала у него на консультации: он-де ей прямо сказал, что оценивал сугубо внешний вид транспорта, а внутренний механизм (двигатель, коробку передач) смотреть даже не стал:
— Я ему говорю, там же двигатель наверняка в порядке, задний мост, коробка передач — все это можно продать частникам даже без документов, уже выйдет дороже! Он говорит, мол, вам надо — вскрывайте его и будем смотреть, а мне это не надо. Так что нам, пилу брать и резать самим?
Эксперт Андрей Вольхин не соглашается со словами Мясниковой. С его слов, он вовсе не требовал «идти и разбирать» машину, а просто порекомендовал сделать это. Принципиальная разница.
— Я оценивал стоимость имущества, в данном случае — поврежденного, — объясняет эксперт. — У оценщиков есть такое понятие, как органолептический метод. То есть, подошли, пощупали, посмотрели. В обязанности оценщика ни в коем случае не входит разборка автомобиля, чтобы выявить все, и внутренние в том числе, повреждения. Это я взыскателям и сказал. Не говорил: «Идите и разбирайте», а сказал: «Если вы, как заинтересованное лицо, осуществите частичную разборку автомобиля, я смогу с большей точностью описать поврежденные и сохранившиеся целыми узлы и агрегаты».
Людмила настаивает: когда машину сюда привезли после аварии, судебные приставы оценили ее в 100 тысяч рублей. Почему после оценки эксперта стоимость машины сократилась в пять раз?
— Потому что когда пристав выходит на совершение исполнительных действий, он дает только предварительную оценку, — объясняет Наталья Слобожанинова, начальник ревдинского отдела судебных приставов. — Пристав не обладает специальными знаниями в этой области, в отличие от оценщиков, действия которых лицензированы.
Она объясняет: если автомобиль не будет продан в порядке исполнительного производства, у взыскателей будет возможность его продать — по запчастям или еще как-то, — это не возбраняется законом «Об исполнительном производстве».
— Ну, хорошо, за 100 тысяч мы его не продадим, — рассуждает Людмила Мясникова. — Ну, может быть, хотя бы за 60! Нам бы хватило этих денег, чтобы сделать первые взносы за памятники детям. Камень дорожает и дорожает, мы бы сейчас хоть что-то оплатили. Может быть, найдется какой-нибудь человек в Ревде, бизнесмен или просто водитель, все равно, кому такая машина пригодится на запчасти? И кто готов заплатить больше этой смешной суммы?
«Выставлю машину за ограду»
Владелец стоянки, на которой стоит автомобиль, Виктор Гугляр рассказывает, что у него с полицией имеется договор исключительно на хранение автомобилей по административным нарушениям, «а когда есть уголовное дело, это уже вещдок, и за его хранение мне не платят». На этом «MANе» в иной ситуации он мог бы заработать 228 тысяч (из расчета 21 рубль за час). Но, говорит, совесть не позволяет требовать денег с Мясниковой и остальных. А с полицией у него отдельный разговор.
— Я, честно говоря, собираюсь идти к судебным приставам и писать бумагу, что вытащу его за ворота, и пусть будет что будет. Я больше уже не могу его хранить, представьте себе, сколько он у меня стоит, а мне — два шиша! — сердится Гугляр. — Я имею полное право сегодня взять и вывезти его за ограду, и вы завтра его не найдете. Но коль я не свинья, как охранял его, так пока и охраняю.
Сунгатуллин может выйти по УДО
— Я знаю, что в ноябре он (осужденный Сунгатуллин, — авт.) обращался через своего адвоката в Федеральный суд, пытался обжаловать приговор: мол, я не виновен, платить ничего не буду, вот, Малихов-водитель погиб, пусть его семья и платит, — рассказывает Людмила Мясникова. — Он и на суде так же себя вел: мол, этим семьям что-то еще заплачу, а Малиховым ничего платить не буду. А потом и нам платить отказался. Я написала в колонию: мол, он ничего нам не платит, свою вину не признает, и может даже предложить деньги, чтобы освободиться условно-досрочно, но вы не имеете права его выпускать!
И как в воду глядела: через некоторое время ей пришел ответ из ИК №10 города Менделеевска, где сидит осужденный (знакомые Мясниковой из полиции говорят, что в эту колонию еще попасть надо — очень уж «сыро-маслянное» местечко). Дескать, да, есть возможность, что осужденный Сунгатуллин выйдет условно-досрочно, отсидев одну третью часть срока. То есть, уже в октябре 2012 года (в колонию он прибыл в октябре 2011 года и год просидел в СИЗО).
В письме сказано, что выйти на свободу раньше положенного Сунгатуллин может согласно ст. 79 УК РФ и ст. 175 УИК РФ. В последней написано, что в ходатайстве осужденного об освобождении по УДО «должны содержаться сведения, свидетельствующие о том, что (…) осужденный не нуждается в полном отбывании назначенного судом наказания, поскольку (…) он частично или полностью возместил причиненный ущерб (…) и раскаялся в совершенном деянии». Но Сунгатуллин ущерб не возместил и, по всем сведениям Людмилы Мясниковой, никакого раскаяния не испытывает.
— В полиции мне сказали, что он не выйдет, пока не выплатит нам полностью ущерб, но кто его знает, деньги сегодня решают все, — вздыхает Людмила Мясникова. — Вот он выйдет, устроится официально каким-нибудь сторожем, а сам так и будет работать дальнобойщиком. И попробуй тогда докажи! Так и не получим мы ничего.
«Либо сидит, либо платит»
Начальник отдела судебных приставов Наталья Слобожанинова уверенна, что на эту ситуацию можно повлиять:
— Сейчас нужно направить соответствующее ходатайство начальнику отряда колонии, где он отбывает наказание, и в суд, уведомив, что осужденный не принимает никаких мер к выплате такого огромного ущерба. Ходатайство можем отправить и мы по заявлению взыскателей, но, я думаю, лучше, если это сделают сами взыскатели — все вместе.
К тому же, по словам Слобожаниновой, у Мясниковой и остальных еще есть возможность получить свои деньги за счет технично проданного и переписанного имущества Сунгатуллина. С ее слов, «договоры купли-продажи, иные документы по передаче имущества нужно признавать мнимыми, ничтожными». Для этого взыскатели должны обратиться в суд с соответствующим заявлением.
— Все здоровье у меня эта нервотрепка отняла, остеохондроз, ноги не ходят, — вздыхает Людмила Мясникова. И тут же вспоминает, как на суде адвокат Сунгатуллина предложил: «Либо он сидит и ничего вам не платит, либо выплачивает все полностью, но не сидит».
— И вот теперь нас гложут: зачем мы его посадили, лучше бы он нам деньги заплатил, — горько говорит мать. — А я говорю: «Я вам сама эти 300 тысяч заплачу, вы мне ребенка верните». Неужели жизнь моего ребенка стоит 300 тысяч?..
Два раза писала Мишарину
Деньги семьям погибших сегодня нужны, прежде всего, для того, чтобы облагородить могилы детей. Четверых — кроме Рустама, он лежит на татарском кладбище, в силу вероисповедания семьи, — похоронили на новом кладбище, близко-близко друг к другу. Специально, чтобы после сделать одно надгробие на всех.
— Мы хотим сделать общую площадку, у каждого — памятник и цветник, — рассказывает Людмила. — Одна могила будет стоить примерно 25 тысяч рублей. У нас таких денег сегодня нет. Писала я Мишарину, было это после аварии на трассе, где в автобусе сгорели рабочие. Семьям погибших областная власть тогда пообещала материальную помощь. Мы обратились к губернатору, чтобы и нам помогли. Пришел ответ, что нам никаких средств не положено. Когда Мишарин попал в аварию, я подумала, что он хотя бы сейчас что-то поймет. Он был у нас в Ревде и пообещал нашей музыкальной школе миллион из губернаторского Фонда. Я написала ему: дайте, мол, и нам, хотя бы из своего фонда, ну, хоть сколько-нибудь! Нам ничего не нужно, нам бы памятники детям поставить. Ответ был прежний: вот вам выделили по несколько тысяч, положенных у нас на захоронение, и это все. Мы ходили на прием к Южанину, но и тот сказал, что денег нет. Муж даже письмо писал на «Поле чудес» — хочу, мол, чтобы мне дали миллион, я построю для единственной дочери, которую потерял, самый лучший памятник. Конечно, никто ему там не ответил.
