Долгое время я редко обращался в больницу. Но с 1997 года пошла одна операция за другой. Пришлось часто общаться с медиками. Я им всем благодарен — ведь не раз они спасали мне жизнь.
Помню, привезли меня в полубессознательном состоянии, дежурный врач осмотрел меня и поставил диагноз — геморрой, утром будем обследовать. Но медсестра О.А.Скурихина усомнилась и побежала к хирургу. Он уже собирался домой, зашел ко мне одетым. Осмотрел и воскликнул:
— Какой геморрой? Немедленно в операционную. Он до утра не доживет!
Это был С.С.Федосеев. Он сделал мне операцию, хотя его рабочий день закончился полчаса назад. Таких примеров я могу привести немало — и по своему опыту, и по опыту знакомых.
«Мы его таскать не будем!»
К сожалению, бывает и другое отношение. В октябре 2003 года я пришел в сад, чтобы монтировать отопление в теплице. До этого я все необходимое заготовил. Пришел — а у меня уже ничего нет. Всё украли! Я, конечно, расстроился, но в уныние не впал, хотя потратился прилично. Пошел домой. Вдруг стало больно в груди и трудно дышать. Остановился — не отпускает. Сел. Улучшений нет. Лег. Мимо проехали несколько машин. У каждого свои дела. Вдруг слышу: «Что случилось?» около меня стоит автомобиль. Водитель Г.Я.Максимов.
— Я вижу, Вы лежите, — говорит. — Знаю, что спиртного в рот не берете. Значит, что-то не то.
Помог он мне сесть в автомобиль и хотел отвезти в приемный покой. Но по дороге мне стало легче. Я попросил его довезти меня до почты, чтобы купить газеты. Купил. Пошел домой. И вдруг все повторилось. Я снова лег. И снова много машин проехали мимо — ну, решил человек полежать, имеет право. Но один остановился, подобрал меня, отвез домой, так как снова отпустило.
А ночью все повторилось. Вызвали «скорую». Сняли кардиограмму. Ничего не нашли и сказали, что не видят оснований везти в больницу. Жена и дочь подняли шум. Врач смилостивился:
— Пусть одевается и идет вниз.
Жена и дочь пытались протестовать, опасаясь, что мне станет еще хуже. Но врач отрезал:
— Мы его таскать не будем!
«Все в порядке»
Привезли в больницу. Снова кардиограмма. Снова «всё в порядке». Но в палату определили. Была ночь с пятницу на субботу. Все выходные утром, днем и вечером делали кардиограммы — всё в порядке…
Утром понедельника после очередной кардиограммы лечащий врач отправила меня за лекарствами — «если в больничной аптеке нет, сходите через дорогу». Если и там нет, сходите в центральную. Сходил, купил. Только вошел в коридор больницы, ко мне подскочили две медсестры с перепуганными лицами:
— Стойте! Вам нельзя ходить! Мы сейчас привезем коляску!
— По городу ходить можно, а пройти десяток шагов по отделению нельзя? — возмутился я.
— У Вас обширнейший инфаркт задней стенки! Вам двигаться нельзя! Только лежать!
— Зачем же гоняли меня по городу?
— Не знали!
Оказывается, только заведующая умела читать кардиограммы. В выходные ее не было, а утром понедельника она уехала в Екатеринбург — в командировку. Приехала, посмотрели мои кардиограммы и ахнула. Вот тут и начался переполох.
Через несколько месяцев я поехал в Екатеринбург, в диагностический центр. В регистратуре медсестра:
— У Вас кардиограмма есть?
— Есть. И не одна.
Она бегло глянула на мои кардиограммы:
— У Вас был обширный инфаркт задней стенки. А несколько месяцев назад еще один инфаркт.
К чему это я пишу так подробно? Да к тому, что считаю — все определяется профессионализмом и уровнем общечеловеческой культуры. Как так — врач в Ревде не умеет читать кардиограмму, а медсестра в диагностическом центре читает ее, как букварь?
«Как нет мест? На пол положите!»
Продолжу. Лечила меня потом Т.Л.Гулина. Мне становилось все хуже — пройду 10-15 шагов и задыхаюсь. Прошу направить меня в областную больницу.
— Я же лечу Вас!
— Извините, Вы врач и должны понимать, что аспирином, который Вы назначаете, сердце не лечат. Он помогает только разжижать кровь.
— Я лучше знаю, как лечить.
Положил ей на стол результаты обследования в диагностическом центре. Она посмотрела и вспылила:
— Конечно, Вы имеете право выбирать врача…
— Извините, у меня нет выбора. Лечащий врач — Вы, а диагностика — Вам в помощь. В заключении сказано, что я нуждаюсь в немедленной госпитализации в областную больницу.
— Я не дам направление!
— Вы прекрасно понимаете, что оно мне нужно и я его получу. Я иду к главврачу.
И пошел. Она меня остановила:
— Я не понимаю, зачем это Вам, но я дам направление…
Приехал я в областную больницу. Попал к пожилому врачу Макаркиной.
— Сядь! — сказала она. Я оторопел. — Сядь, я сказала.
Сел. Она нажала кнопку. Вошел санитар.
— Немедленно на коляске на кардиограмму! — велела врач.
— Я дойду сам…
— Сиди!
Свозили меня на кардиограмму, привезли назад. Врач бегло прочитала кардиограмму, схватила телефонную трубку, набрала номер:
— Немедленно примите больного! Как это — нет мест? На пол положите! Матрацев нет? Постелите тряпки! Кто-то выпишется — перенесете его на кровать!
Отвезли меня, уложили. К счастью, на полу лежать не пришлось — кровать нашлась.
Сопоставьте поведение Гулиной и Макаркиной и поймете, что у них не только разный уровень профессионализма, но и разный уровень общественной культуры. Гулина была со мной корректна, но… А Макаркина говорила резко, но она спасла меня. Мне позже сделали операцию. Через несколько месяцев я специально к ней поехал, зашел в кабинет с букетом и презентом. Та самая Макаркина, которая так резко разговаривала со мной и у которой с тех пор были уже сотни других пациентов, помнила меня. Она вскочила со стула, встретила милой улыбкой:
— Ну что, Николай Захарович, уже улыбаешься? Рада, рада! Какой молодец!
Я вспоминаю, как внимательны были врачи и медсестры в областной больнице. Правда, и там не обошлось без конфуза. Под наркозом я был более 20 часов. Очнулся около 6 часов утра. Ничего не могу ни вспомнить, ни понять. Весь чем-то опутан. Махнул левой рукой — с тумбочки посыпались склянки. Медбрат меня за это ударил. Больно было. Но я никому не пожаловался. Все это мелочи по сравнению с тем, что врачи, медсестры и этот самый медбрат дали мне возможность жить. Ведь в диагностическом центре и на консилиуме врачей мне обещали всего 2-3 месяца жизни, если не сделать операцию.
И всё же, всё же, всё же…
Последние годы я очень много общался с медицинскими работниками. Видел много негатива в нашей больнице, но не собираюсь кричать об этом. Потому что при всем при том, мне искренне помогали. И Федосеев, и Поляков, и Глушков, и медсестры очень много сделали для меня. Всё остальное — мелочи.
Но вот о недостатке общечеловеческой культуры у некоторых работников стоит сказать. Я много раз слышал, что врачи и медсестры грубо отвечают больным. Да, больные сами не всегда благовоспитанны, не всегда адекватны. Но медицинские работники должны быть готовы к этому и должны быть выше. И в профессиональном плане, и в культуре общения — как с посетителями, так и с теми, кто звонит.
Из своего опыта знаю, как загружены все медработники. А тут еще «эти звонки»! Но это не означает, что нужно по любому поводу отсылать звонящего к главврачу. Представляете, какая очередь к нему образуется, если все они последуют такому совету? У главврача не останется времени для исполнения своих обязанностей.
Вот и в случае с Людмилой К., звонок которой 16 октября привел к эвакуации пациентов горбольницы, могла же медсестра расспросить, посочувствовать, посоветовать. Ведь любому человеку часто нужно всего-навсего доброе слово. Которое, как известно, и кошке приятно.
Должна же понимать медсестра, что у человека горе — умер отец. Поэтому надо проявлять максимум внимания и участия. Да, много работы, но… Надо помнить и о том, что кого-то можно легко спровоцировать. Юридически медсестра не виновата. И всё же, всё же, всё же… Ни на миг не надо забывать, что медработник имеет дело с живым человеком, у которого есть мозг, который способен на любые отклонения.
Нет, я не обвиняю медсестру, не оправдываю Людмилу. Я просто призываю профессионалов быть человечнее. Сами понимаете, что я не могу требовать от Людмилы, чтобы она спокойнее относилась к смерти родного человека. Уверен, что она сама не рада тому, что натворила.
Трудно меня понять, но, не оправдывая Людмилу, я ей сочувствую.