— В два часа дня мы прибыли в расположение части, в горах. А в шесть, как стемнело, нас обстреляли из пулеметов с трех сторон. Как раз раздавали еду, мы по команде «залечь» попадали, кто где стоял, я потом долго котелок искал, потому что снял автомат. Хлестал дождь, пули прыгали по воде вокруг, как лягушки, грязь. Прижался к прикладу, закрылся, свист стоит — уши закладывает, еще и акустика сумасшедшая. Когда это все закончилось, мы решили, что над нами пошутили, типа проверки на прочность. Оказалось, это было по-настоящему.
Так встретил Николая Федорченко Афганистан. Он попал туда в январе 1980 года — связист по военной специальности, начальник радиостанции средней мощности. Ему было 23 года, кандидат в мастера спорта по лыжным гонкам, биатлону и военному многоборью, за плечами — Кустанайский пединститут по специальности тренер-педагог и 8 месяцев тренерской работы в горняцком городе Рудном, дома — жена с маленькой дочкой.
Ночная тревога
Ночью 25 декабря 1979 года отдельный разведывательный десантный батальон, дислоцировавшийся в Белой Церкви (Украина), где после учебки служил Федорченко, подняли по тревоге. Начался ввод войск в демократическую республику Афганистан: «в целях оказания помощи дружественному афганскому народу, а также создания благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств» — говорилось в секретной директиве министра обороны СССР Устинова. Но армия об этом, конечно, не знала.
Через четверо суток, после тщательной проверки документов и личных собеседований (ефрейтор Федорченко со своими отличными характеристиками вышел с собеседования у четырех полковников младшим сержантом), десантники с вещмешками — трехсуточный сухпай — пешим строем проследовали на вокзал. Там их уже ждал состав — вагонов двадцать. Поезд мчался, останавливаясь только по ночам, на крупных станциях: заправиться и пополнить запас питьевой воды и хлеба.
Военный городок рядом с пограничным Термезом они застали… совершенно пустым, с голыми койками.
— Во всем чувствовалось напряжение, — говорит Николай Яковлевич. — Потому что в часть постоянно заходила груженая техника, а когда нам выдали автоматы, боевые патроны, тут уже, конечно, никаких сомнений не осталось: дело серьезное. У некоторых начали сдавать нервы — от этой напряженности, от неизвестности…
Сами о том не подозревая, несколько дней в Термезе Федорченко и его новые товарищи проходили строжайший психологический отбор. Там, куда их пошлют, требовались крепкие моральные принципы и те особенные качества, которые делают солдата солдатом. Из 45 сослуживцев Николая по Белой Церкви в итоге взяли 12.
Борт в Баграм
Брюхо огромного военного самолета до отказа набито «живой силой». Солдаты — человек 800 — тесно, плечо к плечу, сидят на вещмешках.
На военном аэродроме в Баграме новобранцы увидели первых шурави (с афганского — советский солдат), которых им предстояло сменить: почти сплошь мужчины за пятьдесят. Среднеазиатский военный округ, из которого первоначально формировался «ограниченный контингент» в Афганистане, укомплектовывали в спешке — запасниками. Эти части ввели 27 декабря. Заросшие, многие прихрамывали…
— Команда: приготовить автоматы к бою. Так мы и ехали несколько часов: окна в автобусе открыты, автоматы на изготовку. Потом объяснили: колонну, которая шла в Баграм на аэродром, обстреляли, — вспоминает Федорченко.
Каша из дома
— Наша часть дислоцировалась в горах, в 40 километрах от Кабула. Палатки — каждая на взвод, 19 человек, окруженные капонирами (рвы для техники). Посреди лагеря — полевые кухни, вместо столов — два столба и доска. «Удобства» за палатками — четыре столба с натянутой маскировочной сетью. Нас сразу предупредили: в туалет по одному не ходить, неважно, в какое время суток, только группой.
И со всех сторон — непривычные, голые горы. Афганская зима — как на Урале осень, льет и льет. Снега нет — снежные шапки белеют лишь на далеких вершинах. Днем до +13, ночью до -30.
Питание — трижды в день. Рацион усиленный, горный: вместо 20 г сливочного масла — сорок, каши, супа, хлеба, сахара и сгущенки — сколько угодно. Кроме того, в свободном доступе стояли штабеля коробок с консервами — каши готовые (производства Семипалатинского мясокомбината, работавшего на армию), килька в томатном соусе — и галетами. Хочешь — ешь. Проблема была с водой, хотя с неба лились целые потоки. Ни умыться, ни помыться.
Боевые задачи
Охраняли въезд в тоннель на трассе Кабул-СССР и гору с телерадиоретранслятором, дороги, одна десантная рота и взвод радиоразведки постоянно находились во дворце Амина. Высоко в горах были устроены «секреты» — секретные наблюдательные посты.
— В «секретах» сидели сутки, с восьми вечера. Вели наблюдение за дорогами и дорожками, ведущими в Кабул, и кишлаками. Если видели, что в каком-то селении собирается много людей, сообщали, туда сразу авиация вылетала, просматривали, а потом выезжали на разведку уже наши ребята. В самом начале четверо разведчиков ночью отстали от своего взвода, плутанули. Нашли их в костре. То, что от них осталось… Ведь опыта ведения разведки в горной местности и вообще боевого опыта как такового ни у кого из нас не было. Да что там, в учебке я только дважды стрелял из автомата… И мы постоянно чувствовали, что за нами наблюдают.
Между тем, каждое утро бойцы, вместо зарядки, совершали пробежку в те же горы, полные смертельной опасности.
Враги и друзья
— «Дьюшьман» — по-афгански «враг», так мы и стали их называть, душманы, духи. Только в мае, когда нас передислоцировали на окраину Кабула, кое-какую информацию стали нам доводить. «Вы выполняете интернациональный долг по защите завоеваний революции», «Войска ввели только после третьего обращения Бабрака Кармаля (глава Демократической республики Афганистан — авт.)», «При штурме дворца Амина (свергнутый лидер Афганистана, симпатизировавший США и Китаю) мы только на несколько минут опередили американцев», — говорили на политинформациях. Нельзя было писать родным, где мы находимся: мол, южная граница СССР, и точка. Моя жена догадалась…
Каждую ночь горный лагерь подвергался обстрелу. Но советским солдатам отвечать запрещалось. Залечь и лежать. Установка: не поддаваться на провокации. Обнаглевшие враги подходили все ближе и ближе, их «провокации», разменной монетой в которых зачастую служило мирное население — сейчас это бы назвали террористическими актами, становились все более вызывающими и потрясали своей жестокостью.
— Нам помогало хорошее отношение большинства жителей, которые видели, что мы никому плохого не делаем, наоборот. Еду им давали, ребятишки местные у нас постоянно бегали. Только за мое время в Кабуле были построены большой хлебокомбинат и мебельный комбинат. Строил, конечно, наш стройбат. В крупных селениях открывались школы.
Поэтому, когда впервые — месяца через полтора горной службы — сержант Федорченко услышал команду «К бою!», он, как сейчас говорит, ушам не поверил. Правда, в тот свой первый бой они все так же лежали под градом пуль. А на рассвете увидели перед собой цепь техники, подошедшей на подмогу и загородившей их от атаки вражеского подразделения, много раз превосходящего численностью.
— Они стали нападать крупными силами. И мы, наконец, ответили.
Жизнь налаживается
— В марте мы первый раз помылись — с января, — вспоминает Николай Яковлевич. — В часть пригнали химиков (химические части) со специальными пропарочными установками, 8-10 человек заходят голышом (на улице +15) — пропарили, как в бане, водой чуть тепленькой окатили, потом туда вещи. Какое это было блаженство! А то нас совсем паразиты заели, белье приходилось замачивать в соляре.
Под столовую поставили большую палатку, из досок сколотили столы и скамьи. Поступили валенки и АЗК, химзащита. Поверх валенок надевали сапоги-чулки. После вечно мокрых кирзачей, в которых пухли ноги…
— Мы поняли, почему хромали те, первые. Кстати, полевую форму-«афганку», которую шили в СССР, я впервые увидел на царандойцах (Царандой — регулярные войска афганской республики), обувь им поставляла Чехословакия.
На новом месте дислокации, в полутора километрах от Кабула, батальон уже стал обустраиваться основательно. И не только быт, но и досуг. Солдаты и офицеры с азартом играли в футбол, в волейбол, проводились первенства между частями, спортивные страсти кипели. В походном клубе крутили кино — про войну. В штабной палатке смотрели по телевизору Олимпиаду. Приезжали артисты — Иосиф Кобзон, ансамбль «Ялла».
В опечатанном ящике, неизвестно какими путями попавшем в радиохозяйство Николая, оказался… большущий стереомагнитофон. Советский, ламповый. Звук отличный. Тут же подключили к нему колонки, офицеры раздобыли кассеты (за мародерство сильно наказывали — немедленно отправляли в Союз).
Вместо эпилога
В сентябре 1980-го Николай Федорченко был направлен в Союз, на курсы подготовки офицеров запаса. После демобилизации вернулся к тренерской работе. Потом семья переехала в Мариинск. Теперь он — активный член ревдинского Союза ветеранов боевых действий, занимается патриотическим воспитанием молодежи, ведет уроки мужества в школах. 2 августа, в День десантника, и 15 февраля, в годовщину вывода войск из Афганистана, его можно встретить на митинге у памятника Воинам-интернационалистам — подтянутого, помолодевшего, в лихо заломленном голубом берете, с гвоздиками в руках.
Для него, как и для всех «афганцев», те далекие уже события, которые заключены в коротком слове Афган, никогда не станут просто страницей истории — слишком много было пережито там, на опаленной солнцем и политой кровью русских солдат чужой земле. Сколько бы лет ни прошло, собираясь вместе, они все так же часами будут обсуждать военные операции, достоинства той или иной техники, вспоминать имена командиров и сослуживцев, названия населенных пунктов.
— Война в Афганистане послужила толчком к перевооружению нашей армии, — считает ветеран. — Очень быстрому перевооружению. Зашли с одним автоматом, вышли с другим, поменялась на более мощную и маневренную боевая техника, появились бронежилеты. И — мы научились воевать. Враг это скоро оценил.
