Валентина Пермякова, permyakova@revda-info.ru
В этом году мы с редакционным фотографом Вовой задумали снять фотопроект, посвященный традиционным Крещенским купаниям. Подумали, что снова рассказывать о количестве искупавшихся (в этом году, кстати, 2500 человек) и цитировать слова мэра Шалагина, который купается в Крещение из года в год, — немножко скучновато. И захотели показать разницу между выражением лиц людей до и во время ледяных процедур.
Сами мы — ребята боязливые, и в прорубь входить не решились (хотя кое-кто из коллег купался). Погода 19 января тоже не улыбалась — Крещенские морозы, а как иначе. -20, а у проруби — даже ниже.
Мы около полутора часов сновали в толпе людей, грея на груди технику и выискивая героев для нашего проекта. Они давали нам интервью, позировали камере и заходили в узенький вагончик-стайку, где городской клуб моржей переодевается перед заплывами уже 40 лет (там две раздевалки, мальчики-налево, девочки-направо, по восемь человек входят в каждую). Мы ждали. Мерзли. И наблюдали.
Вот пара крупных мужчин с рельефными торсами подходят к проруби. Под пристальными взглядами кутающихся в шарфы дам (зрителей вокруг десятка три) пружинят шаг — входят в воду с каменными лицами, но, нырнув с головой, теряют весь шарм. «Эххххорошо», — кряхтят, фыркая и разбрызгивая воду.
Слева по протоптанной тропке подбирается подвыпившая троица: «Привеееееет!» — радостно орут знакомым. И сетуют, что, купаясь ночью, потеряли полотенце. Сейчас вот снова пришли: мало было. Раздеваются до плавок прямо на снегу. «А вода-то теплая!» — кричит, хлопая себя по белой груди, один из них.
Трехлетний Гвидон неразговорчив. «Нырнешь?» — «Не» — «Почему?» — «Хойодно».
Суровый невысокий мужичок в курчавой бороде стоит у раздевалок, сложив на груди руки. Рядом с ним — крошечный хмурый пацаненок с пушистыми волосами под вязаной шапкой. Его зовут Гвидон. Ему еще нет трех лет. Он купается второй год. Спрашиваю у отца: будете купать? «Не знаю, думает пока», — не поворачивая головы, отвечает бородач (почетный член клуба моржей, как узнаю потом). Трехлетний Гвидон неразговорчив. «Нырнешь?» — «Не» — «Почему?» — «Хойодно».
Мы пропустили момент, когда его купали. Рассказывают, что даже в плавках он сохранял прежний невозмутимо-хмурый вид. А «хойодно» — говорит каждый раз, когда папа-морж приводит его на прорубь. И все равно купается.
«Папа, папа, ну пожалуйста, не надо!» — визжит белобрысый мальчуган лет пяти. Папа, который сам, похоже, недавно искупался, улыбается и опускает сына в ледяной ад. Мама — с полотенцем наготове. А женщины вокруг хватаются за сердце: зачем, ну, зачем, если человек не хочет? Ну и что — маленький. Подумаешь. Все равно решать должен сам: надо ему это или нет.
«Нарма-а-ально, — тянет морж с двухлетним стажем Владимир Щекалев. — Пускай поорет, потом сам папу за руку возьмет: «Пойдем купаться»
Ему 64, он крепкий и боевой. Шевеля бровями, рассказывает, как ходил в администрацию и требовал, чтобы им, клубу моржей, провели свет в их крошечную будку, а помог только директор СУМЗа, который быстренько позвонил директору «Темпа»:
— Мне в администрации говорят: «А свет вам зачем?» Так мы же моржи, а не кроты! Взрослые люди, а такие вопросы задают. Я Шалагину объяснял: у нас четыре градообразующих предприятия, никто будку не может сделать. А мы 45 лет, между прочим, отмечаем!
— Мне в администрации говорят: «А свет вам зачем?» Так мы же моржи, а не кроты!
Много камер. Каждый второй купающийся приходит к проруби с другом-женой-мужем-мамой-братом. Прежде чем окунуться, позирует «кэнонам» и «айфонам»:
— Сережа, улыбочку!
— Насть, еще раз, не сфоталось.
— Димон, смотри сюда…
Переступая на льду озябшими ногами, купальщики замирают, принимают позы… И только в воде — уже не до камер. Вообще не до камер.
«Ой, лишь бы тапки да трусы не потерять», — заливаются хохотом женщины всех возрастов, выбираясь в красивых купальниках из проруби. Никто никого не стесняется, вообще не до этого, похоже, когда пальцы ног впервые касаются обжигающей воды. И тут еще важно не упасть, потому что стекающая с купальщиков вода замерзает мгновенно, и на деревянных ступенях — ледяные наросты. Их сбивают ломиком, лопатой, но люди все равно скользят и падают. А потом встают и идут дальше.
Зачем две тысячи людей (это без учета ночных заплывов) ежегодно ныряют с головой под лед — известно, конечно, только им. Наверное, это испытание воли. А вера в очищение нагрешившей души, даже если она и есть, спрятана где-то глубоко: там, где никто не видит. Даже если ты в одних плавках.
