Ксения Бугрова, обозреватель
Запыхавшиеся одиннадцатиклассники на подходе к финишу: грядут май, июнь — ЕГЭ. А с ними панические атаки, валерьянка и бессонница. Причем обстановку нагнетает не столько приближающееся испытание знания, сколько театрализованное представление, вокруг него разворачивающееся.
Во-первых, пугает недоработанный сценарий. Большинство учителей весь год голосят: провалишься, выгонят, нерешаемый тест попадется. Известно ведь: благими намерениями — желанием вдохновить на учебный подвиг — вымощена дорога в одном направлении…
Ты вроде и без суфлеров понимаешь: дело идет к развязке, но вот счастливой ли она будет — вопрос, возникающий благодаря такому психологическому воздействию. Еще держит в напряжении непостоянство владельцев твоего театра: вузы то и дело меняют акты, сцены, действующих лиц местами: то вводят дополнительные вступительные, то заменяют один имеющийся экзамен на совершенно другой. И ведь нужно готовиться, в некоторых случаях, с нуля, будь они неладны.
Во-вторых, повергают в трепет декорации. Имею в виду известную процедуру написания тестов. Обещали честное испытание, и вдруг в тебе разглядывают ветряную мельницу, с которой необходимо сразиться. Когда на входе досматривают так, будто ты матерый уголовник, а не тот, кто лишь хочет закончить школу. По словам моей подруги, выпустившейся четыре года назад, разве что не бреют налысо и бирку на шею не вешают. Когда в кабинет ведут строем, отрезая пути к отступлению, словно кто-то готов бежать. Когда рассаживают и полчаса заставляют ждать КИМы, да чтобы народ безмолствовал, не шевелился, дышал потише. Будто специально выделяют время, дабы ты в ожидании бланков сидел и размышлял над своим поведением. Да что же я сделал не так, в чем провинился?
Понятно, что вся жесткость мер – попытка исключить саму возможность списывания. С использованием в том числе и психологического давления. Только вот думается, что она действует не на тех. Мандраж, беспокойство, чувство вины у той части, что даже не знает, как выглядят настоящие шпоры. А злостные списывальщики плевать хотели на серьезность момента. Извернутся, найдут лазейку – скатают.
В-третьих, с ежегодным закручиванием гаек теряется человечность работников сцены-ППЭ. Мой муж был среди первопроходцев единого госэкзамена: сдавал его в 2003 году. Говорит, предварительных учительских истерик не было. А в день сдачи наблюдатели радовали благодушием и хорошим настроением, тюремные порядки не вводили.
Сегодня ЕГЭ — обязаловка с кучей запретов и человеколюбием персонала пункта проведения экзамена, стремящимся к нулю.
Наверное, всех убаюкивала уверенность: это всего лишь эксперимент. Сегодня ЕГЭ — обязаловка с кучей запретов и человеколюбием персонала пункта проведения экзамена, стремящимся к нулю. И ведь эти участники твоего школьного испытания вовсе не плохие люди. Они просто выполняют правила и нечаянно нагнетают обстановку. Недобро сверлят взглядом, ходят вдоль рядов, суфлерским шепотом, от которого подпрыгивает вся аудитория, просят сесть левее, чтоб лучше видеть, что происходит за твоей широкой спиной. И ни разу не улыбнутся ободряюще: вдруг не положено.
По-прежнему есть те, кто сетует на ЕГЭ как способ проверки знаний. Но единый госэкзамен, показывает практика, адекватен задачам выпускного испытания. А ругаться надо на то, как оно, это событие, проходит, на то, что организаторы и исполнители забывают: школу заканчивает не безымянное действующее лицо, а живой, чувствующий, переживающий ты.
